Пилот Пиркс – любимый герой Станислава Лема. В школе космонавтов другие курсанты были гораздо удачливее, богаче, интереснее Пиркса. Он казался неуклюжим, у него вечно не хватало денег, девушки не обращали на него внимания. Но у него были воля и цель. И когда дело дошло до практики, оказалось, что Пирксу по самостоятельности и мастерству нет равных. Скоро он стал самым надежным и находчивым космическим пилотом.
Однажды Пиркса, заступавшего на дежурство, вызвал командир. «В зоне твоего патрулирования один за другим два пилота не вернулись на базу». «Что произошло?» – спросил Пиркс. «До последнего момента мы держали с ними связь, потом она прекратилась. Твоя задача – найти причину».
Очутившись в нужном квадрате, Пиркс проверил показания приборов: все было как всегда – тихо, спокойно. Куда же делись его товарищи? Что с ними случилось? На миллионы километров вокруг космос был пуст. И вдруг на экране радара Пиркс заметил маленькое пятнышко. Он измерил его температуру – она была на несколько градусов выше абсолютного нуля. Он прикинул расстояние до пятнышка – около сотни километров.
Объект двигался. Пиркс увеличил скорость, чтобы нагнать его. Неизвестные тоже прибавили скорость, дистанция не изменилась. Началась бессмысленная гонка: Пиркс увеличивал скорость, но размеры пятнышка на экране были все теми же. Тогда он выжал рычаг до упора, и огромная перегрузка вдавила его в кресло, двигатели работали на пределе. Объект не приближался! Взгляд Пиркса случайно упал на зеркало, и он увидел вместо своего лица страшную серую маску. Глаза налились кровью, распухший язык не помещался в пересохшем рту, жилы на шее вздулись от чудовищного напряжения. Пиркс не мог даже шевельнуть рукой, но понял, что надо прекратить это безумие. И тогда, собравшись с силами, он несколько раз ударил себя коленом в лицо. Кровь залила комбинезон, но в голове посветлело. «Вот так они и пропали», – подумал Пиркс. И он сделал то единственное, чего не сделали те: остановил корабль.
Остановился и объект. Пиркс повернул назад. Пятнышко на экране съехало вбок, и он понял, что гнался за тенью: никакого объекта не существует, это – оптический эффект из-за погрешности аппаратуры. Пиркс вытер кровь, сунул в карман выбитый зуб, вернулся на базу и написал отчет. По его отчету специалисты исправили схему прибора. Жизнь пошла своим чередом. Никто его не похвалил, даже зуб он вставил за свой счет.
Ликург жил примерно 2800 лет назад. Он был умным, молодым и красивым. А еще он был братом царя Спарты. После внезапной кончины царя он отказался от любви вдовы брата и престола, а сделал царем новорожденного племянника Харилая. Гнев отвергнутой женщины и ее родни был столь велик, что Ликург вынужден был бежать. Посещая иные страны, Ликург искал в каждой то ценное, что можно было бы перенести в любимую Спарту. К примеру, он изучил законы Крита, где люди жили просто и сурово, а в богатой Малой Азии переписал «Илиаду» и «Одиссею» из-за содержащихся там моделей Мира и правил морали. Он изучал культуру Египта, Китая и Индии. Меж тем дела на родине шли из рук вон плохо, богатые угнетали бедных, молодой царь Харилай оказался бесхарактерным. Друзья умоляли Ликурга вернуться и стать царем, но он сомневался. После долгих странствий, прежде чем вернуться в Спарту, он посетил дельфийского оракула с вопросом: «Стоит ли мне возвращаться, хороши ли будут мои законы?» И пифия, обычно дававшая в высшей степени расплывчатые ответы, на этот раз высказалась определенно: «Пока существует мир, в нем не будет законов лучших, чем твои».
Первым делом Ликург создал герусию, Совет старейшин, в который вошли 30 его друзей и единомышленников. Каждому из геронтов должно было быть не менее 60 лет. Они разрешали споры и предлагали решения царям и народу, а народ время от времени собирался у реки Еврота на собрания. В законе о разделении власти было сказано следующее: «Пусть народу предлагают решения, которые он может принять или отклонить. У народа пусть будет высшая власть и сила». У царей была одна только привилегия – идти впереди войска на войне рядом с олимпийскими чемпионами.
После смерти Ликурга аристократы сделали приписку к закону, выдав ее за повеление Аполлона: «Если народ примет ложное решение, геронты и цари могут отвергнуть его и распустить народное собрание». Но бесконтрольность длилась недолго: были приняты должности наблюдателей из народа, эфоров. Эфоры следили за исполнением законов для ВСЕХ граждан, включая геронтов и царей. Они изучали также небо и проверяли по звездам, угодны ли богам данные цари. Они могли карать и смещать даже царей. Эта мера укрепила власть и на несколько столетий обеспечила надежное выполнение спартанских законов.
Второе. Он дал каждой семье равный надел земли и сменил деньги. Новым эквивалентом серебряной монетки стало огромное железное колесо, которое можно было перемещать только на тачке. Чтобы его нельзя было приспособить в домашнем хозяйстве, раскаленную «денежку» окунали в уксус, и колесо покрывалось трещинами. Естественно, копить такие деньги было несподручно, а другие ходу не имели. Некоторое время по инерции к берегам Спарты приплывали корабли с изысканными товарами – шелками, пряностями, украшениями... Но когда спартанцы предлагали вместо привычных золотых и серебряных монет новые деньги, купцы оскорблялись и постепенно ездить перестали. Также от спартанцев отвернулись ремесленники, которые могли выстроить прекрасный дворец, сшить нарядное платье или приготовить такое кушанье, что пальчики оближешь. Распрей внутри страны не было – каждый был не богаче остальных. Правда, у них были рабы, которые выращивал чечевицу, следили за чистотой, доили коров. Спартанец был воином. Он глубоко презирал труд хлебопашца и ремесленника. Самому думать было ни к чему – как же, есть геронты, собрание и законы, переданные Спарте самим Аполлоном.
Третье. Ликург устроил сисситии – столовые, где спартанцы обедали. От каждого требовалось в месяц внести меру вина и ячменя, немного сыру, фруктов и чечевицы. Они ели чечевичную похлебку на бычьей крови. Пили только разбавленное вино. Опоздать или уклониться от обеда было невозможно. Принося жертву богам, лучшую часть убитого животного спартанец посылал в сисситию. Присутствующие были друзьями, готовыми умереть друг за друга. Поощрялись остроумие и лаконичность суждений. Дети присутствовали на обедах, слушали беседы и приучались вести себя, как подобает. Обычай сисситий сохранился на много столетий.
Если просился новичок, раб обходил всех с блюдом и кувшином. На блюде лежала гора хлебных шариков. Каждый спартанец брал шарик и опускал его в кувшин. Если новенький ему не очень нравился, он был волен слегка смять шарик. Когда обход завершался, раб вытряхивал содержимое кувшина на стол, и все ревностно осматривали шарики. Если хоть один оказывался смятым, новичку отказывали – чтобы не было раздора. Слава сисситий ушла далеко за границы Спарты. Богатый житель Афин купил спартанского повара. «Скорей же свари мне свой знаменитый суп!» – потребовал богач. Приказание было исполнено. Афинянин попробовал... и долго отплевывался: «Как?! Неужели свободные спартанцы едят это варево?!» «До того, как есть, нужно выкупаться в Евроте», – гордо ответил спартанец.
Четвертое. Ликург считал, что женщина, вынашивающая будущего воина, должна быть здоровой и веселой. Забота о здоровье и силе воина начиналась с заботы о матерях. Девушки должны были вместе с юношами бегать, бороться, метать диск и копье. Кроме того, они пели в хоре, славя сильных и храбрых, возбуждая у мужчин желание отличиться. Спарта нуждалась в сильных воинах, и тренировки спартанца были столь тяжелы, что война казалась ему просто праздником. Но Спарта никогда не стремилась к большим завоеваниям. Историки пишут, что при Ликурге войн было немного. Может быть, эти безумные тренировки были средством создать мощное войско для защиты от внешнего хаоса страны с ее удивительным порядком? И еще – дать людям какое-то дело... Новорожденного рассматривали старейшины. Если они находили ребенка здоровым, то разрешали отцу его растить. А нет – сбрасывали в пропасть. Детей учили беспрекословно подчиняться законам, терпеть лишения и бесстрашно сражаться.
Очень привлекательная жизнь: здоровые, дружные, веселые люди. У каждого – земля, собственность, и он так просто ее не отдаст. Великолепный дух, сплоченная общность, сильный эгрегор. И ведь не банда какая-то – дружина. Они всерьез будут контролировать своих царей, им вовсе нет смысла менять порядок. У свободных был могучий стимул хранить свое здоровье и нравственность, чтобы не быть выброшенным из общества. История не сохранила сведений о том, как лечили воинов. Можно предположить, что в обществе были люди, умевшие и роды принять, и рану зашить, и массаж сделать. Но, безусловно, каждый был научен многому. Вкладывая столько воли, времени и терпения в тренировку тела, будешь к здоровью относиться так же, как к собственности – например, к дому, к земле. Наверное, можно сказать, что этот образ жизни – мысли, мораль и поведение людей – соответствовал запросам воюющего государства. Вот такие порядки завел Ликург с друзьями-геронтами, которым было за шестьдесят...
Андре Моруа написал прелестный рассказ «Капля меда» о хозяйке парижского салона мадам В. Она восхищала всех своей тонкостью, изяществом, интересом к различным проявлениям искусства и жизни. Она увлекалась литературой, особенно поэзией, была в восторге от живописи, ее до слез трогала музыка. У нее на вечерах бывали модные литераторы и художники. Посещать ее салон считалось признаком хорошего тона.
Однажды гвоздем ее вечера стала новая диковина: настоящий муравейник под стеклянным колпаком. Там кипела жизнь, муравьи деловито сновали туда-сюда, что-то перетаскивали. Муравейником можно было любоваться бесконечно. Она щебетала: «Ах, я в восторге от этих малышек! Посмотрите, какие они трудолюбивые и забавные. Им нужна всего капля меда в неделю! Ну, разве не прелесть – только одна капля!» И все восхищались не муравейником, а хозяйкой: «Ах, как она тонка! Как глубоко чувствует природу!»
Через пару месяцев кто-то ее спросил: «Как поживают ваши муравьи?» «А они все умерли, бедняжечки, – ответила она беспечно. – Я сейчас увлекаюсь кубизмом, и мне совершенно не до них. Ах, я в восторге от этих полотен!» И она повела гостей смотреть картины нового гения. И все восхищались: «Ах, как она тонка! Как глубоко чувствует искусство!» В круговерти забот она забыла дать муравьям эту каплю меда.
...В далекие времена в одном городе был объявлен конкурс художников на звание Трижды признанного – нужно было за год написать картину на тему «Красота». На призыв откликнулись двое – учитель и ученик. Учитель дважды побеждал на таком состязании, и поэтому его звали Дважды признанным. Он был стар, жизнь его была скудна, все его помыслы были об искусстве. Имя его ученика было Единорог. Все в городе знали этого веселого кудрявого парня и его приветливую жену Зорьку.
Дважды признанный собрался в дорогу, взял холсты и краски. Но перед уходом из города он заглянул к Единорогу. Придя к ученику, он застал его в саду, Единорог собирал виноград. «Зорька! Какой гость у нас! Накрывай скорее на стол!» – крикнул он жене. Зорька постелила чистую скатерть на столе под яблоней, принесла сыр и фрукты. Единорог с учителем выпили вина, и гость спросил: «Куда ты пойдешь?» «А никуда, – ответил хозяин. – Здесь останусь». «И ты думаешь здесь что-то найти?» – удивился учитель. «Уже нашел», – сказал Единорог.
Учитель пожал плечами, покачал головой, попрощался и двинулся в путь. Он прошел всю страну, побывал в городах и селениях; он ночевал в лесу, положив под голову камень, ел, что добрые люди дадут. И везде он искал невиданную, совершенную красоту, но никак не мог найти. Всякий раз, когда его взыскательный взор останавливался на женском лице и он совсем уже был готов сказать: «Вот она», – какая-то мелочь его отталкивала. Чаще всего он думал: «Я уже встречал подобное». Год подходил к концу. Но однажды утром, спускаясь с холма к речке, он увидел юную девушку в синем платье с кувшином на плече – она шла по воду. И он понял, что встретил то, чего ждал всю жизнь. И он написал ее портрет.
В назначенный день на большой площади собрался народ – все пришли на этот праздник. На постаментах стояли две картины, закрытые полотном. Глава города дал знак, и покрывало опало, открыв первую. Люди ахнули: на фоне синих гор со снежными шапками, среди ярких цветов и зеленых трав, рядом с быстрой прозрачной речкой стояла юная красавица. Глаз нельзя было отвести от этой совершенной красоты – казалось, она только что сотворена Богом. Картина была так прекрасна, что затмевала свет, все земное меркло рядом с нею. А старый рыбак даже отодвинулся от жены: он не мог смотреть ни на кого, находясь рядом с этой картиной. Народ заволновался, в толпе раздались крики: «Дать ему звание Трижды признанного! Не будем даже смотреть работу Единорога!»
«Это несправедливо, – сказали старейшины. – Мы должны открыть также и вторую картину». Сбросили покрывало с картины Единорога – и гул негодования прокатился по площади: на картине была Зорька. Та самая Зорька, которую все знали, которая ходила на базар за рыбой и овощами. Они и тогда, когда Единорог женился, говорили: «Такой красавец, такой талант! Что он в ней нашел?» Но постепенно гул стих, люди вглядывались в милое, но такое обыкновенное зорькино лицо, и оно становилось незнакомым, особенным, красивы м и, наконец, оказалось прекрасным.
В глазах Зорьки светилась любовь. Любовь была во взгляде, в улыбке, любовь была в кисти и красках художника – казалось, сама картина источала любовь. На первый холст никто уже не смотрел. И рыбак вспомнил, как в первый раз поцеловал свою жену, и обнял ее за плечи. Она прижалась к нему, ее морщины исчезли, а в глазах заблестели слезы радости. Лица стоящих на площади людей посветлели. Каждому захотелось сделать или сказать что-то доброе... Новым Признанным стал Единорог.
Я очень люблю сказку о Птице и часто ее вспоминаю. В ней говорится о целях и возможностях человека, об отваге, о том, как выбрать свою дорогу, как добиться своего и на что опираться и что делать, чтобы утвердились идеи Добра и Любви. Рассказал ее Ричард Бах.
…Жила-была птица по имени Джонатан Ливингстон, а по-нашему – Ванечка. Птица та была худая – кости да перья, бестолковая, летала неизвестно где, но не там, где надо. Известно, где должна летать чайка-подросток: возле причала и пароходов, откуда бросают хлебные корки, у берега, где без особого труда можно поживиться дохлой рыбешкой. А Джон ранним утром улетал далеко-далеко и возвращался лишь поздним вечером. И так радовался, когда мог показать родителям какой-нибудь трюк, совершенно никчемный на их взгляд. «Посмотрите, как я умею садиться!» – не шевеля ни одним перышком раскинутых крыльев, он долго планировал, и за его лапками на песке тянулась длинная ровная линия. «Кому это нужно?» – удивлялась мама. «Кому это нужно?» – возмущался папа. «Я хочу испытать себя», – отвечал обычно Джон. И продолжал свои полеты.
Однажды он тренировался – он хотел, поднявшись как можно выше, броситься вниз и на громадной скорости перейти в горизонтальный полет. Он чувствовал этот полет, представлял, как тугое, плотное пространство воздуха сопротивляется и в то же время держит его. Он поднимался и поднимался, уже в изнеможении взмахивая крыльями. При вертикальном спуске ветер ломал и мял его крылья, и он падал в воду. Он снова и снова поднимался, снова и снова падал. Наконец он сказал себе: «Я всего лишь обыкновенная чайка и должен летать там, где летают все чайки». Он летел над водой низко-низко, он это хорошо умел делать. Постепенно растаял вечер, и наступила ночь. Светила луна, а он летел и говорил: «Я всего лишь обыкновенная чайка. Если был бы необыкновенной, я имел бы короткие крылья сокола, которому легко падать камнем».
Вдруг чей-то голос произнес: «Вообще-то чайки не летают по ночам. И на такой высоте они тоже не летают. А что касается коротких крыльев сокола, то...». И вот уже Джон из последних сил – а он был такой измученный, такой голодный – карабкался вверх, выше и выше. А когда подъем закончился, он прижал так крепко, как только мог, крылья к корпусу и камнем полетел вниз. Увидев, что вот-вот столкнется с водой, он слегка отвел кончики крыльев и перешел в горизонтальный полет. Восторг его не поддавался описанию.
Усталость и голод были забыты. Утром, поднявшись на высоту около пяти километров, он ринулся вниз. На огромной скорости он помчался над водой и... врезался в свою Стаю. Стая только что поднялась в воздух для дежурного утреннего облета – где там пароход, где рыбаки возле причала. К счастью, никто из чаек не пострадал. Когда Джон приземлился, долго планируя по своему обыкновению, вся Стая была в сборе. «Джонатан, – сказал вожак Стаи, – выйди на середину круга». С замиранием сердца Джон шагнул в круг: это могло означать или величайший почет, или величайший позор. Он ждал первого, он этого заслужил. Но случилось второе. Чайка, нарушившая законы Стаи, должна быть изгнана навсегда. Он хотел было рассказать, как можно летать... никто не захотел его слушать. Все чайки повернулись к нему спиной. Джон оказался один и – улетел далеко.
Он многому научился. Он мог спать на лету, не сбиваясь с курса; он умел летать во тьме и сквозь густой туман, постепенно поднимаясь к сияющему небу. Когда ему хотелось есть (ел он мало, еда не была для него главным в жизни), он поднимался повыше и стремительно уходил под воду, подобно стреле. И с глубины легко доставал жирную рыбину. Или с попутным ветром улетал от моря вглубь материка полакомиться саранчой. Он научился летать и не жалел ни о чем. Он избавил свою душу от серой скуки, страха и злобы. Джон прожил долгую и очень счастливую жизнь.
Однажды появились две чайки, от их совершенных крыльев струился мягкий свет. Джон в этот момент делал «бочку». Чайки идеально повторили его движения. Он вошел в крутое пике, и чайки снова повторили маневр. «Пойдем с нами», – позвали они. «Куда?» – удивился он. «На Небо». И они стали подниматься. В какой-то момент Джонатан увидел, что и он светится. Они приземлились у озера среди столь же совершенных чаек.
Чайки отрабатывали сверхсложные фигуры высшего пилотажа; о существовании многих маневров Джон и не подозревал. Все в стае любили летать; все были рады ему. День за днем тренировался Джон. И вот наконец он пришел к Учителю – мудрой старой чайке. «Джон, ты совершил за свою жизнь то, на что обычной чайке нужны десятки тысяч жизней. Ты понял, что пропитание, грызня и власть в Стае – это далеко не все, – сказал Учитель. – Но есть еще и другой полет, когда ты просто оказываешься там, куда собираешься направиться. Время и расстояние не властно над ним». «Научи меня!» – воскликнул Джон. «Нужно очень захотеть. Нужно осознать, что ты совершенен и что уже достиг цели».
Джонатан тренировался настойчиво и яростно... но ничего не получалось. А однажды он вдруг ощутил свою свободу, и восторг охватил его. Когда же он открыл глаза, то оказалось, что он стоит на берегу незнакомого озера, и два желтых солнца сияют в небе. Учитель был рядом. «Молодец, ты все правильно понял. Теперь тебе предстоит восхождение к любви и доброте». Они вернулись вместе. Но пришел час, когда Учитель собрал стаю. «Учитесь, совершенствуйтесь в полетах. Джон, постарайся постичь, что такое Любовь». Крылья Учителя засияли нестерпимым светом, и он исчез.
Джон обучал и ободрял новичков. Но вскоре сказал: «Мне пора. Я должен помочь тем, кто ищет истину». Он почувствовал себя не птицей из костей, мяса и перьев, но самой идеей свободы и полета. И тут же оказался у Дальних Скал. Его учениками стали изгнанники Стаи, и первым был Флетчер. Месяц тренировок – и эскадрилья Джона вернулась к Стае. Восемь чаек крыло к крылу, перо к перу показали все, что умел Джон. Стая смолкла: «Изгнанники! Они возвратились!» Совет Стаи решил их игнорировать. Ученики Джона тренировались над берегом Совета от восхода до заката, а ночью Джон учил их, как уметь, хотеть, мочь. Другие чайки подходили и тайком слушали его. Потом от Стаи откололась одна чайка, другая, третья… они сделали выбор сами, изгнанниками Стаи их объявили потом.
Однажды, когда Флетчер показывал группе учеников сверхскоростной полет, у него перед носом неожиданно оказался желторотый птенец, только-только вставший на крыло. Флетчер отвернул и врезался в скалу. Ужас, удушливая тьма... А потом – голос Джона. «Ты не умер. Теперь у тебя есть выбор – остаться или вернуться и продолжить работу в Стае». «Конечно, я возвращаюсь!» – Флетчер расправил крылья и открыл глаза. Может быть, сам Флетчер успел собраться; может, Джонатан подхватил его и вынес на свет, но он остался невредим, пройдя сквозь скалу. «Ожил! Он умер и ожил! Он – дьявол!» – завопили чайки Стаи, сжимая кольцо вокруг Флетчера и Джона, зловеще разинув клювы и готовясь к атаке. Переглянувшись, наши герои мгновенно оказались в километре от Стаи. Разинутые клювы обезумевших птиц, сомкнувшись, ухватили воздух.
Так Джон стал совершенным воплощением идеи Любви и спас своего ученика. «Научись видеть и любить лучшее, что есть у каждого. Любовь поможет тебе сострадать, учить, искать и находить. Веди Стаю», – сказал Джон Флетчеру. «Нет, не уходи! Как же мы?!» – «Ты нашел свой путь. Ты понял и выбрал. А меня ждут другие стаи». Перья Джона засияли, и он растаял в воздухе.
Мне кажется, только в суровых условиях российской действительности есть место высокой духовности. Напомню легенду о неизвестном Цветке, рассказанную Андpеем Платоновым.
... Жил на свете маленький Цветок. Он рос на пустыре, где лежали одни старые серые камни и сухая мертвая глина. Однажды сюда ветер принес одно семечко, и приютилось оно в ямке между камнем и глиной. Семечко напиталось росой, выпустило из себя тонкие волоски корешка и стало расти, зацепившись за камень и глину. Нечем было ему питаться в камне и глине; капли дождя не проникали до его корня. Он поднимал листья, и ветер утихал возле Цветка; на глину упадали пылинки с черной тучной земли, но они были сухие. Чтобы смочить их, Цветок всю ночь сторожил росу и собирал ее по каплям. А когда листья тяжелели от росы, Цветок опускал их; роса увлажняла пылинки и смягчала глину.
Цветок трудился день и ночь, чтобы жить и не умереть. Он вырастил листья большими, чтобы днем останавливать ветер и ночью собирать росу. Трудно было Цветку, но он нуждался в жизни и превозмогал терпеньем свою боль от голода и усталости. Зато как Цветок радовался, когда первый луч Солнца касался его листьев! Когда ему бывало совсем горестно, он дремал. Все же он постоянно старался расти, если даже корни его глодали камень и сухую глину. Тогда листья его не могли напитаться и стать зелеными: одна жилка у них была синяя, другая красная, третья – голубая или золотого цвета. В середине лета Цветок распустил венчик из лепестков простого светлого цвета, ясного и сильного, как у звезды. И, как звезда, он светился живым мерцающим огнем даже в темную ночь. А когда ветер приходил на пустырь, он всегда касался Цветка и уносил его запах с собой.
Однажды поутру мимо пустыря проходила девочка Даша и почувствовала благоухание, тихий запах, как зовущий голос жизни. Даша пошла на пустырь и увидела у камня маленький Цветок, краше которого нет во всем мире. Она села на землю возле Цветка и воскликнула: «Какой ты красивый! Почему ты не похож на другие цветы?» – «Потому что мне трудно», – ответил Цветок. Даша склонилась к нему и поцеловала его в светящуюся головку.
Назавтра Даша привела к Цветку своих друзей из пионерского лагеря. Ребята долго любовались им, как героем. Потом они решили удобрить сухую глину пустыря навозом и золою, чтобы маленький Цветок отдохнул, а из семян его выросли самые лучшие, сияющие светом цветы. Четыре дня они работали, а потом больше не приходили на пустырь. Лето уже кончалось, вскоре дети уехали домой. Только Даша пришла проститься с Цветком и всю долгую зиму в городе помнила о нем.
На другое лето Даша пришла проведать свой Цветок. Пустырь зарос травами и цветами, над ним летали птицы и бабочки. От луга шло благоухание, как от того маленького Цветка. Новые цветы были тоже хорошие; они были только чуть хуже, чем первый Цветок. Но того, прошлогоднего, Цветка не было. Даша пошла обратно... И вдруг ее словно кто-то окликнул. Она остановилась: из середины стеснившихся камней рос новый Цветок – такой же, как тот, только еще прекраснее. Цветок этот был живой и терпеливый, как его отец, и еще сильнее отца.
…Жил человек. Он верил в Бога и любил Его, просил Его помощи и благодарил. Так и шел по жизни. Однажды его глазам открылся океан, и он понял, что это – вечность, а берег, по которому он идет, – жизнь. Оглянувшись, он увидел рядом со своими следами еще следы. «Господи, спасибо Тебе, что всю жизнь Ты был со мною». А когда присмотрелся, заметил, что в тяжелые минуты его жизни один след прерывается. «Господи, я так люблю Тебя, так верю Тебе, так почему же Ты оставлял меня в беде?» И в сердце своем услышал ответ: «Сын мой, я никогда не оставлял тебя. Просто в трудные минуты я нес тебя на руках».
|
|
| создание сайта Новосибирск |
| продвижение сайта Новосибирск |
