О моей маме

(Из книги «Сам себе целитель»)

      Дед мой в двадцать пять лет пошел на войну. Он ни в кого не стрелял, а служил в санитарном обозе. В этом же обозе, к великому счастью, была моя бабушка – санитарный врач. Она закончила высшие медицинские курсы в Петербурге. Они встретились и полюбили друг друга. А у моей бабушки воинственности было много. Однажды она дала пощечину жандармскому полковнику со словами: «Вы – пьяный или сумасшедший» (он приставал к ней на перроне). За что была помещена в тюрьму на один день с правом выкупа в 6 рублей. Я сама читала выписку из суда. Наверное, она заплатила выкуп!
      Моя прабабушка жила в Грузии, вырастила трех сыновей. С войны вернулся один дедушка. Он очень робел перед матерью, моя бабушка решила сама приехать к ней и сказать, что она – невестка. Русская? Старше Кирилла?!! Ее изгнали с бранью.
      …Одесса, 1918 год. Молодые жили в подвале, на полу вода, на стенах плесень, было темно и днем. Тиф. Бабушка работала на эпидемиях, возвращалась ночью, и дед щеткой счищал с нее вшей. Там родилась моя тетя – первый ребенок в семье. И дедушка отправился в орган власти, взял за шиворот чиновника, толкая его впереди себя, привел и носом тыкал его в углы, где бегали крысы.
      Им дали квартиру в доме, что специально был выстроен для интеллигенции – инженеров, врачей и педагогов. Они счастливо прожили в восьми пустых огромных комнатах два года. Там родилась моя мама. Ей исполнился год, когда бабушка поехала к сестре, у которой трагически погиб муж. На руках бабушки сестра скончалась от тифа, и она взяла пятерых ее детей себе. Но, вернувшись, умерла, оставив деду в 1921 году семерых ребят. Никто из детей не пропал, не погиб!
      Дед ходил босиком в рубашке-косоворотке, подпоясанной шнурком, и носил своих дочек на руках. Работал электриком. Мою маму и тетю воспитывали четыре старые учительницы, которых приютил дедушка. Маму все любили. Они жили очень бедно. В 15 лет она пошла учиться на курсы медсестер, а через два года стала работать.
      Она рассказывала, как тяжко было в железнодорожной больнице. Сейчас в хирургии, где она работала, действует три поста, а тогда она – совсем еще девочка! – ночью была одна. И надо было делать все процедуры: уколы, массаж, вливания, клизмы; напоить, перевернуть, уколоть, перестелить тяжелых послеоперационных больных.
      В 18 лет она начала курить и сдавать кровь. Кровь у мамы была удивительная: высокий гемоглобин, первая группа, подходила кому угодно. Сколько прямых переливаний крови она перенесла в войну! Да и после войны…
      Она была абсолютно отважным, безумно отважным человеком. У меня это, наверное, в генах...
      Великая Отечественная война. Однажды они ехали на машине, появились самолеты, все попрыгали, а она не хотела. Гордая! Шофер оторвал ее руки от скамьи, сгреб и спрятал ее под машину. А когда они вернулись, на ее шинели дымился осколок с ладонь. Прямые переливания, сутки – в операционной…
      Кончилась война, она рвалась в родную Одессу – ведь там у нее были друзья, работа, дом. А когда вернулась, поставила чемодан на перрон, наступила на него ногой и потянулась за мной – крошечкой. Тем временем чемодан с документами и одеждой выдернули у нее из-под ноги. Она долго кричала и плакала: «Люди! Верните документы! Там ничего нет, кроме детской одежды!» – никто не откликнулся. Это уже был другой город – при румынской оккупации многие очерствели, научились ловчить. И она осталась без ничего в городе, где, как потом выяснилось, не было никого, на кого она могла опереться. Одна из ее подруг неплохо жила при румынах – они держали магазин, другая каталась на рысаках… На работу без документов ее не взяли.
      Ей говорили давние знакомые, разбогатевшие при румынах: «Тамара, ты пропадешь, ты ведь умрешь, это ясно, ты не сможешь прокормить двоих! Отдай нам ребенка, мы тебе за это хлеба дадим. Мы ее вырастим, тебе будут разрешать издали смотреть на нее. Отдай ее, мы хоть ее спасем». Но мама унесла меня домой, а есть было нечего...
      К счастью, был объявлен набор на шелкомотальную фабрику – страна вооружалась, нужны были парашюты. Набор был в тот город, где я родилась – Махарадзе в Грузии. А в двенадцати километрах в деревне жили бабушка с дедушкой. И мама поехала без документов на три года.
      Мама работала в три смены, у нее было три агрегата вместо одного. Я в ту осень-зиму жила у дедушки. Дорога к нам шла через речку. Летом река пересыхала. А весной – бешеный тигр, поток, несущий громадные валуны и сметающий мосты. И от моста оставались лишь рельсы между опорами. Грузины легко по ним перебегали, а мама всю жизнь боялась высоты. Пройти по рельсу она не могла и, не умея плавать, шла вброд.
      А грузины кричали с берега: «Отважная женщина». Вода была ледяная, весной хоть воздух теплый. А осенью, когда ударяли морозы? Мама выходила из воды, и на ней корой замерзало старое пальто. Она приходила совершенно оледеневшей. Однажды мама только перешла реку, как пошел снег (в Грузии за несколько часов может выпасть снега выше дома!). Он падал хлопьями величиной с тарелку, несколько минут – и сугробы уже выше колен. Когда она дошла до дома, снег был выше пояса. Она телом пробивала себе дорогу, а снег все налипал на ледяную кору пальто...
      Когда она пришла, ее сразу растерли, переодели в сухое, накормили. Я уже спала – хоть на спящую посмотреть! А через несколько часов надо было идти назад, ведь опоздание и – тюрьма. А оставаться у дедушки она не соглашалась, ей всегда надо было быть среди людей. Можно ведь было переждать беду у своих, на земле, в которую оглоблю воткни – завтра собирай урожай... Впрочем, может быть, она шла по единственной тропинке к сегодняшнему дню... Будем благодарны судьбе.
      Срок договора истек, ее не отпустили. Через год мама написала Сталину, выкрала паспорт и со мною уехала. Приказ «отпустить» пришел потом.
      Мы оказались в Одессе – городе с трамваями. От дедушкиной квартиры с коридором, по которому можно было бегать, нам досталась самая маленькая комната, выходящая окном на север, а стеной – на лестницу. Все там курили, а форточку не открывали: зимой стоял холод. Я там выросла.
      Без диплома до 1956 года она получала зарплату санитарки – 350 рублей на двоих, отец не помогал нам. Но она договорилась, чтобы у нее, почетного донора, брали кровь раз в месяц, хотя перерыв должен быть не менее 45 дней. Она сдавала по 450 кубиков сразу. Одежда ее пахла йодом, на руках были следы йода, когда она приносила мне книжку и шоколадку. И все праздники она дежурила. Все сестры знали, что в праздники Тамара выручит. Однажды с просьбой подменить в новогоднюю ночь к нам пришла богатая женщина. Мне тогда было лет восемь, я сказала: «Нет, я хочу, чтобы мама была на Новый год дома». – «Но я ведь заплачу, на эти деньги мама купит тебе одежду и конфеты». – «Нет! Новый год – это такой праздник!» И единственный раз мама осталась дома.
      Я никогда ни у кого ничего не брала. Соседка говорила: «Ну, характер у твоей Иришки! Ты просила ее покормить, я ее зову – садись, поешь! А она: «Я не голодная!» Зову – не идет. Так и не поела».

И засим, упредив заране,
Что меж мной и тобою – мили,
Что себя причисляю к рвани,
Что честно мое место в мире –
Под колесами всех излишеств,
Стол уродов, калек, горбатых.
И засим, с колокольной крыши
Заявляю: люблю богатых!...
Марина Цветаева

      И икона у нас висела в углу. А я была такой глупой – говорила: «Сними, это пережиток, ко мне придут подружки, мне стыдно». Но никто не снял икону, так она и осталась – Божья матерь, нарисованная на бумаге. Хорошие иконы сестер-учительниц были проданы в те голодные годы. За хлеб.
      Мама была очень хорошей процедурной и хирургической сестрой. Она уехала в госпиталь Будапешта в 1955 году. А через год там случилось восстание. Она показывала, как начмед ползал по-пластунски (по госпиталю стреляли из танков). «А ты как?» – «Нормально ходила!» – ответила мама. Она уезжала черноволосой, вернулась в Одессу почти седой, было ей 35 лет. Маршал Жуков пожал маме руку.
      Я видела, как она работает. Она ушла в детский санаторий при клинике Филатова. Дети ее просто обожали. Никто не умел так не больно, так воздушно делать уколы. Жалела ребят, дружила с ними. Они ей свои сердечные тайны доверяли. А как мама отучала от вредных привычек! Она мигом всех, кто мочился по ночам, излечивала своим способом: давала на ночь хлеб с солью, успокаивала. Она рассказывала детям об истории России, пересказывала книги и фильмы. Дети у нее исправлялись, и выздоравливали.
      В санатории все – от врача до санитарки – держались за свои места, унижались, заискивали. Она же ни дня не проработала на пенсии – не хотела унижаться! И сразу ушла. Просили: останьтесь. Нет! Поперечная... Как ее любили дети и друзья, как ее хвалили врачи! Сколько цветов... Ушла! И сразу стала болеть.
      Как отважно она уехала со мною в Сибирь! Не было никого, кто бы не крутил пальцем у виска и не сказал: «Какие сумасшедшие, какие глупые!».
      Все они сейчас там бедствуют. К одной из ее подруг милиционер приходил раз в день и приносил полбулки хлеба, ее пенсии не хватало. А в квартире с нею жил сын с семьей, но ей денег не давал и за квартиру не платил. Мама до конца переписывалась со своими друзьями, все время помогала им – высылала стипендии. Какие письма они ей писали…
      Когда в январе 1990 года мне предложил главврач городской больницы вести прием, я заволновалась. Мама сказала: «Ты все знаешь и умеешь. Ты уже восемь лет работаешь с больными. Я буду с тобой. Мы справимся!» И три месяца мама ходила со мной на работу. Какие уроки сострадания получила я тогда! Однажды пришел участник войны с гниющей ногой – ему уже четыре раза оперировали ступню. Запах был – дышать нечем. А мама ласково и спокойно разбинтовала ногу, продезинфицировала рану, наклеила мостики, чтобы замкнуть меридианы, и наложила повязку. Он потом к нам еще раз пять приходил, нога у него зажила.
      А как замечательно мы с нею вместе писали первую книгу! Возможно, первой книжки – «Сам себе целитель» не было бы, если бы не было моей мамы. Уже прошли мои телеуроки на Сахалине и занятия с ветеранами войны. Наступали издатели: – Пиши книгу! – а я не умела. Были сотни кассет с записью моих занятий в зале, но слушаешь – хорошо, а читаешь на бумаге текст – тоска берет. Что взять, что оставить? Каким языком, кто научит?
      Я рассказывала маме, как устроен человек, как работают органы, как они связаны. Она говорила: Неужели?.. Просто и понятно!.. Ты молодчина! Я горжусь тобой, дочка!.. Потом я переносила все в компьютер, текст был – что надо! Так росла моя первая книга.
      Мама очень полюбила Сатью Саи Бабу, собрала о нем целую библиотеку и часто просила помочь. «Сатья, милый, помоги!» – говорила она ему.
      Когда я сломала ногу, мне наложили гипс по всей длине ноги. Утром я решила его снять – ведь не восстановится структура, если отключить функцию! И мама, ахая (может, не надо? – Надо!), помогала мне распиливать гипс – она держала, а я пилила...
      …Себя я помню с двух лет. Мама никогда не подлизывалась к начальству, всегда оппонировала власти, была независимой. Анекдоты о Сталине мама рассказывала на людях в изобилии, когда он был еще жив. И никто ее не заложил: уж больно хороший человек! Поэтому ей было очень трудно поверить в репрессии времен культа. Много читала, стала отчаянным демократом. Очень огорчалась, видя воровство власти, кровь и нищету интеллигенции.
      А как мама избавилась от политграмоты! В больнице, где она работала перед войной, были курсы марксизма-ленинизма, и ее в принудительном порядке записали. Как всех. Вел курсы начальник больницы. На первом же занятии он велел законспектировать первую главу «Истории ВКП(б)». И мама назавтра принесла толстую тетрадь. Начальник просмотрел ее конспект и сказал: «Ты что, с ума сошла?! зачем все переписала?» А она невинным голосом спросила: «А что, разве там можно было хоть слово выпустить?» Он умолк, больше ее никогда не вызывал. План мамы удался!
      Я ее лечила, опиралась на ее природные силы, огромное желание жить и доверие ко мне. Как она мне поверила, когда у нее были страшные боли и ее направили на операцию! Тогда мы опоздали в онкобольницу, и нам сказали: «Приходите в понедельник». Я ей предложила: «Давай откажемся. Справимся сами!» – Хорошо, – сказала она, – давай!» И не пошла на операцию, и выздоровела.
      Бросала курить и снова начинала. Потом был аппендицит, она заклеила мостиками шов и поднялась. Но через месяц в скользких сапогах так упала, что забыла адрес. Только по квитанции в кармане ее привели домой. Я потом всю зиму скалывала лед до магазина и песком посыпала дорожки. Нарядные люди принимали меня за нерадивую уборщицу: «Еще посыпьте у третьего подъезда!» – Хорошо, – отвечала я. А что с ними спорить!
      Как будто мне удалось восстановить и ее память, и функцию рук. Да ведь дома не сидит! То ей надо на почту, то в библиотеку. И падала, падала…
      А как она решила бросить курить! Мы с нею пошли к психотерапевту на сеанс. Там было человек сто. Доктор часа полтора рассказывал о вреде курения. Он назначил кодирование на следующий день и попросил всех пообещать ему, что сутки курить не будут. Все бодро пообещали. Мы вышли на ноябрьский снег. Мама сунула в рот сигарету и тут же скомкала ее: «Сказала – не буду, значит – не буду!» Назавтра в том же зале в ожидании врача народ обменивался опытом. И выяснилось, что только один человек – моя мама – сдержал слово!
      Год назад мы потеряли мою тетю Нину. Ей было 79 лет, семьдесят она была рядом с мамой. После менингита она пошла только в пять лет, курила с двадцати и всю жизнь болела. Я ее лечила. С открывшимся у нее туберкулезом мы справились за полгода – помогла цетрария исландская (мох).
      Последние два года она прожила на Т-активине и сорбенте. Мы пробовали прекратить – силы оставили ее, она попросила возобновить уколы... поднялась снова. Возникла межреберная невралгия, я ничего там серьезного не нашла, заклеила место боли мостиками; но она пожаловалась и врачу. Врач выписала нозепам (транквилизатор, применяющийся при неврозах и психопатиях; считается, что препарат мало ядовит и опасность представляют лишь большие дозы, вызывая сонливость, мышечную слабость, пошатывание при ходьбе). Боли прекратились, сон стал спокойным... даже слишком. Как-то приходит мама в слезах: отказывается от еды, не желает вставать, лежит и читает, читает! И не разговаривает, только улыбается…
      Так у тети Нины началось отторжение жизни. Нарушилась координация движений: встала ночью и упала... Отказалась от уколов: – У меня ничего не болит, не надо!.. не встану... не стоит... не хочу. Потом перестала читать и тихо-тихо лежала.
      Я спросила ее, хочет ли она, чтобы пришел священник. Она ответила: – Да, очень хочу. На исповеди она повторяла слова молитвы. Через неделю ее не стало. – Во сне, как Ангел, – сказала мама.
      И мама перестала спать, не хотела есть. А потом снова стала падать. Не удержишь дома! И на почте у нее друзья, и в нашем центре, и в больнице. – Что случилось, почему такой голос? – Приходи, я упала. Компресс на голову, массаж, Т-активин... Смотрю – на столике знакомая бутылочка – нозепам. – Не нужно это пить, принимай шарики! – Это лучше усыпляет. – Да он силы у тебя отнимает и желание сопротивляться! – Это большие дозы, а я пью по таблетке. – Мамочка, для тебя это огромная доза! – Махнула рукой – отстань! Она простудилась на концерте: толчея, вышла одеваться на улицу – и слегла.
      Она сказала мне: «Не держи, отпусти меня... Нине одной там плохо». Ни минуты за две недели у нее не было боли. Рядом были любящие люди. Она покаялась на исповеди в безверии и получила прощение Господа. Она ушла на Небо 9 мая, в День Победы, и тысячи орудий отдали ей прощальные залпы. Саша нес на красной подушечке ее ордена.
      Для неверующих уход близкого – горе. Для верующих – духовная работа. Сейчас, когда мама в мире Разума, я еще пронзительней осознаю, что она – мой ребенок. Моя любовь помогает ей создать добрые связи с Миром. Посылаю шарик любви и прощения. Читаю молитву – имя Тамары назову. Хочу, чтобы она ТАМ не была одинокой, чтобы подружилась с Пушкиным. Чтобы лечила Землю и вошла в Круговую Поруку Добра «одесную Господа». Прошу: не земля пухом, а Небо тебе – родным домом! Я с тобой.
      Почему же она ушла? Причину я вижу в большой гелиосферной буре конца апреля – начала мая 1998 года. Она была вызвана мощными солнечными вспышками и четырьмя выбросами коронарной массы Солнца с радиовсплесками и очень плотным, порывистым солнечным ветром. Кроме того, Земля не менее пяти раз подвергалась воздействию межпланетных ударных волн, после которых в околоземном пространстве развились одна большая и 3 малых магнитных бури. Планеты собрались на одной линии (Меркурий, Венера, Уран и Нептун), а под 90° от них находился Сатурн. После длительного периода покоя бурно начинался новый цикл высокой солнечной активности: планеты–гиганты Сатурн и Юпитер сблизились. Они и до сих пор достаточно близки (май 2003 года), Солнце активно. Может быть, она не вынесла резких социальных и космических перемен?
      На вопрос «что делает раба Божья Тамара на Небе?» – я получаю ответ: «Помогает душам людей и старается спасти Россию». Но я хочу, чтобы Вы, мой дорогой Читатель, могли бы опереться на добрую и отважную душу моей мамы. Чтобы у Вас хватило сил жить с верой, ответственностью и с уважением к Жизни, добрый Дух Тамары, помоги!